Действуя одной рукой, К'к'тиима застегнул кандалы на запястьях и лодыжках исследователя.
Спик, который отрешенно молчал с того момента, как они вошли в храм, внезапно крикнул:
— Погодите! Сделайте со мной то, что собираетесь сделать с ним!
— Боюсь, это неприемлемо, — ответил К'к'тиима. — Такую работу сможет сделать только этот человек.
Спик упал на колени и умоляюще вытянул к жрецу руки:
— Пожалуйста!
— Совершенно невозможно. Встаньте, мистер Спик, и не открывайте рот. Вы будете нужны только для последнего куплета песни.
— Работа? — спросил Бёртон.
К'к'тиима взял с каменного блока ужасно выглядевший нож.
Траунс шагнул вперед.
— Назад, Уильям! Я не сделаю вашему другу ничего плохого. Смотрите, я кладу пистолет, — он положил револьвер рядом с головой Бёртона, — но я перережу ему горло, если вы подойдете ближе.
Траунс закусил губу и коротко кивнул. Потом вернулся к стене.
Латунный человек взял волосы Бёртона и начал очень быстро отрезать их.
— У вас совершенно замечательный ум, мистер Бёртон, — сказал он. — Во время вашей самой первой экспедиции вы оказались в пределах досягаемости излучения алмаза, и мы немедленно поняли, что вы — тот самый мягкокожий, которого мы ждали.
Бёртон вздрогнул, когда лезвие коснулось его черепа.
— У вас интеллект исследователя, — продолжал жрец, — открытый для всего нового; вы наблюдатель, настолько отделенный от собственной культуры, что легко воспринимаете пути других; вас не смущают необычные или незнакомые идеи.
— Почему это так важно?
К'к'тиима сбрил последние пяди волос с головы исследователя и сказал:
— Уильям, мистер Спик, сейчас я выполню одну очень деликатную операцию. Прошу вас, не вмешивайтесь. Если вы попробуете сделать хоть что-нибудь, он умрет, и вы, тоже. Поняли?
Оба человека кивнули.
Заводной человек опустил нож и взял маленькую тарелку, частично наполненную липкой мазью.
— Замечательно! — воскликнул он. — Батембузи все подготовили, как надо.
Он погрузил тарелку в кубок, зачерпнул пыль черного алмаза и, при помощи небольшого инструмента, перемешал пыль с мазью. Прихромав к голове исследователя, он, тем же самым инструментом, нарисовал на голом черепе Бёртона сложный иероглиф.
— Благодаря этому знаку, сэр Ричард, вы не сойдете с ума, хотя окажитесь в отрезке истории, находящемся за пределами вашей естественной продолжительности жизни.
— За пределами... — начал было Бёртон, потом замолчал, его глаза расширились. — Вы же, конечно, не собираетесь отправить меня в будущее!
— Как раз собираюсь.
Жрец закончил рисовать символ, отложил тарелку в сторону и перевернул инструмент, который держал в руке. Его обратная сторона представляла собой острую иглу.
— Будет больно, — сказал он и начал колоть кончиком иглы в череп Бёртона, с такой скоростью, что его рука превратилась в размытое пятно.
Бёртон стонал и извивался от боли.
— Время, сэр Ричард. Время. Время. Время. Вы, мягкокожие, понимаете его в очень ограниченном смысле. Вы считаете, что оно — удар сердца, что у него регулярный пульс, что оно идет от А к Б, а потом к С. Но время — намного больше, чем ритм и последовательность. Это мелодия. Это рефрены, которые поднимаются, опадают, и поднимаются опять. Время может менять высоту, тембр и структуру. У времени есть созвучия. Громкость. Ударения и паузы. Стихи и хоры. Вы видите только ее скучную горизонтальную составляющую, но у нее есть и вертикальные.
— Даже если вся эта белиберда правда, — фыркнул Уильям Траунс, — что отсюда следует, черт побери?
— А вот что, детектив-инспектор: когда рябь последствий распространяется после совершенного действия, она идет во всех направлениях, а не только вперед, как думаете вы, мягкокожие. Во всех направлениях!
— Бред сивой кобылы!
К'к'тиима выпрямился, закончив работу, и сказал:
— У вас есть платок?
Траунс покачал головой, но Спик порылся в кармане, вытащил кусок материи и передал заводному жрецу. К'к'тиима, используя его, вытер кровь и остатки мази со свежей татуировки исследователя.
— Готово, — сказал он и взял револьвер. — Сейчас мы пошлем нашего друга Бёртона в будущее, где он станет свидетелем музыки времени и всего его великолепия. Это подарок от нагов расе, которая уничтожила нас.
— Зачем? — спросил Бёртон.
— Потому что вы должны узнать! Иначе весь мир будет уничтожен! А сейчас его судьба в ваших руках, мягкокожий — преподайте там урок, который вы выучили сегодня.
— Несусветная чушь! — сплюнул Траунс.
— Мне ужасно жаль, — сказал К'к'тиима, — и я очень извиняюсь, но Глазу действительно нужна жертва — только она активирует его. Однако если это вас утешит, ваша сущность запечатлеется в камнях, Уильям.
Он поднял револьвер и выстрелил Траунсу в лоб.
Бёртон закричал.
Последовала ослепляющая белая вспышка.
В отчаянии много надежды
Арабская пословица
Удивительное растение затряслось; огромный красный цветок закачался, освещенный светом солнца, и развернул колючие лепестки, впитывая свет и тепло. Воздушные пузыри на его стебле надулись, как воздушные шарики, потом сжались, и раздался странный призрачный голос:
Того, что мы видим, нет, а то, что не видим, есть.