Он долго рассматривал королевского агента, а потом заговорил, растягивая слова:
—Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остается молодым.
Он говорил глубоким мелодичным голосом с легким ирландским выговором.
Бёртон едва не упал.
— Язва! — крикнул он. — Бисмалла! Это Язва!
О скар Фингал О'Флаэрти Уиллз Уайльд усмехнулся, продемонстрировав кривые зубы, швырнул портсигар на стол, бросился вперед и сжал Бёртона в объятьях.
— Капитан Бёртон! — воскликнул он. — Ты жив и опять молод! Ей-богу! Как ты этого добился? Я хочу знать секрет! Чтобы вернуть свою молодость, я готов сделать все на свете — только не заниматься гимнастикой, не вставать рано и не вести добродетельный образ жизни.
Бёртон отрывисто засмеялся.
— Все тот же острый как рапира ум! Слава аллаху, даже война не притупила его! Как приятно увидеть тебя опять, парень! Чертовски приятно увидеть тебя!
— Христом богом клянусь, он называет меня парнем! Хотя я выгляжу на добрую четверть века старше его. — Внезапно исследователь пошатнулся, и Уайльд подхватил его. — Эй, да ты весь дрожишь! Вот там кресло. Берти, в шкафчике для напитков есть графинчик бренди. Не принесешь ли его, пожалуйста? Садись, капитан. Тебе плохо?
— Все хорошо, — проскрипел Бёртон, но внезапно с ужасом обнаружил, что плачет.
— Шок, — заметил Уайльд. — Стакан бренди приведет тебя в порядок. Берти, лей побольше, похоже капитан давно не пил ничего приличного.
— Я... я вообще ничего не пил... после Дет'уми, — слабым голосом сказал Бёртон.
Уэллс передал стакан, но рука Бёртона так тряслась, что Уайльд схватил ее и направил стакан в рот исследователя. Бёртон глотнул, закашлялся, глубоко вздохнул и сел.
— Язва, — сказал он. — Это действительно ты.
— Конечно, капитан. Ну, сейчас тебе полегчало?
— Да. Прошу прощения. Я... я никак не ожидал, что найду маленький кусочек дома в этом дьявольском мире.
Уайльд хихикнул и поглядел на свой живот.
— Ну, боюсь, не такой уж маленький. — Потом он обратился к Уэллсу. — Берти, тебе лучше идти — у нас мало времени. Скоро сам дьявол погонится за нами по пятам.
Уэллс кивнул.
— Ричард, — сказал он, — я пойду готовить наш побег. Если все будет хорошо, я увижу тебя через пару часов.
— Побег?
— Ты можешь идти? — спросил Уайльд. — Я все объясню по дороге.
— Да. — Бертон допил стакан и встал. — Я полагаю, что под «самим дьяволом» ты имеешь в виду Кроули?
Все трое подошли к двери и начали спускаться по лестнице.
— Именно, капитан.
Они достигли прихожей. Уэллс открыл дверь и осторожно выглянул наружу. Все три томми ждали у машины. Маленький военный корреспондент выскользнул на улицу и захлопнул за собой дверь.
Уайльд жестом указал на проем в боковой стене.
— В подвал, капитан.
Бёртон прошел туда, обнаружил деревянную лестницу и начал спускаться по ней.
— Язва, я ничего не понимаю в этих медиумных делах. Единственное, что я видел — немцы очень ловко управляют погодой.
— Во время уничтожения Лондона гунны убили наших лучших медиумов. Чудовищная ирония, не правда ли? Пришли. Подожди минутку.
Лестница привела их в большой подвал, наполненный старой мебелью и коробками чая. Уайльд подошел к тяжелому деревянному шкафу, стоявшему у дальней стены.
— Ирония?
— Да, потому что наши ясновидящие не предсказали этого! Сейчас мы считаем, что их противники — немцы — накинули на них что-то вроде совершенного медиумного одеяла, и они не могли ничего предсказать.
— Например приближающуюся А-бомбу?
— Да, к сожалению. Ага! Вот ты где!
Уайльд нажал что-то за громоздким шкафом и тот соскользнул в сторону, открыв вход в проход. Он повернулся и усмехнулся.
— Ты наверно удивишься, но благодаря тебе я стал капитаном мотокорабля. Ты помнишь Натаниэля Лоулесса? Истинный джентльмен!
— Я очень хорошо помню его и полностью согласен с тобой.
— После того, как ты выпросил для меня работу на бедном старом Орфее, Лоулесс решил, что только я могу быть его юнгой. Он заплатил за мое обучение, помогал мне продвигаться по службе и, раньше, чем ты можешь себе представить, я стал капитаном ЕВВК Дерзновенный. Великолепный корабль, но война все разрушила и сейчас им пользуется враг. И вскоре я обнаружил, что потерял самого себя в месмерической жестокости сражений. До тех пор, пока война считается порочной, она сохраняет свое очарование; вот когда ее сочтут пошлой, она перестанет быть популярной. Однако должен признаться, мне потребовалось несколько лет, чтобы осознать ее пошлость.
Он обозначил жестом, что Бёртон должен следовать за ним, и исчез в тайном проходе.
— И я с позором изгнал самого себя из Военно-воздушных сил.
— Каким образом?
— Благодаря тому, что они назвали «поведением, неподходящим для офицера и джентльмена». Я вызвал гнев некоего полковника Куинсберри, и он с большой радостью пнул меня судьбоносной ногой прямо по заднице. Должен сказать тебе, что в то время эта история надела много шума.
— После чего ты стал работать в газете?
— Да — вернулся к своим корням, как ты мог бы сказать — и, постепенно, оказался в Таборе.
Проход резко повернул направо. Они пошли дальше, и Бёртон обратил внимание на маленькие лампочки, привязанные к длинной проволоке.
— Что это? — спросил он, указывая на одну из них.
— Электричество.
— А! Я уже видел такие на Британии. Очередное изобретение Изамбарда?
— Бог мой! — присвистнул Уайльд. — Брюнель! Я не вспоминал о нем много лет. Что за гений!